Проповедь священномученика Фаддея (Успенского) о сокровенном великом смысле царственного входа Господа в Иерусалим

ПРОПОВЕДЬ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ФАДДЕЯ (УСПЕНСКОГО)
сказанная архиепископом Фаддеем (Успенским) в день Входа Господня в Иерусалим в Петропавловской церкви г. Саратова 26 марта (8 апреля) 1928 г.

«Предуказанный ещё древними пророками сокровенный великий смысл царственного входа Господа в Иерусалим, определяющий свойства и способ царствования Христова».

Ныне взоры празднующих Святая Церковь обращает к тому, Кто, имея престол небо и подножие землю, восседает на бессловесном животном и так совершает царственное шествие в Иерусалим, встречаемый многочисленными толпами народа, держащими в руках ветви деревьев, постилающими одежды свои и восторженно восклицаюшими: благословен Грядый во имя Господне!

И это вшествие Святая Церковь представляет не как какое-то случайное малозначительное событие, а как событие, из глубины веков нарочито предреченное Богом, следовательно, особо важное. Пророки ветхозаветные, начиная с патриарха Иакова, описали это событие с мельчайшими подробностями. Патриарх Иаков в пророчестве о сыне своем Иуде, будущем родоначальнике народа иудейского, уже как бы различает своим пророческим взором привязанных у ворот ослицу с осленком, которые потребовались для в шествия Господа в Иерусалим (Мф. 21, 2; Мк. 11,2-6; Лк. 19, 30-34), и говорит о потомке Иуды: Он привязывает к виноградной лозе осленка своего и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей (Быт.49, 11).
Затем представляется пророческому взору патриарха и другое, более чудное видение — одежды грядущего Примирителя Иуды и «чаяния языков» обвагрены кровию гроздов: Он моет в вине одежду Свою и в крови гроздов одеяние Свое (ст.11): за обагрившею одежду кровью гроздов как бы рассматривает тайнозрительный ум патриарха Иакова уже и обагрившую одежды Примирителя собственную искупительную Кровь.

Потом дивный богоотец пророк Давид дополняет это пророчество. Наблюдая при собирании винограда излияние выжимаемого сока в точило, Давид под этим образом, уже предносившимся уму патриарха Иакова, проводит также и излияние искупительной крови Сына Человеческого, умалившее немного пред ангелами Того, о Ком в порыве духовного восторга Давид восклицает: Господи, Боже наш! как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес! Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя (Пс.8, 2-3). Давид к как бы видит пророческими очами Христа в самом храме, принимающего хвалу от детей и заставляющего умолкнуть врагов Своих, готовящихся убить Его. Давид провидит, что именно через самое умаление Свое в дни страданий Сын Человеческий более прославится, соделается Царём всей земли: поставил его владыкою над делами Рук Твоих; всё положил под ноги его: овец и волов всех, и также полевых зверей (Пс. 8, 7-8).

Исаия, продолжая как бы всматриваться в те же пророческие образы, видит уже Христа, грядущего в самые врата Иерусалима на страдания, и с удивлением вопрошает: Кто это идёт от Едома, в червленых ризах от Восора, столь величественный в Своей одежде, выступающий в полноте силы Своей? И слышит ответ:»Я — изрекающий правду, сильный, чтобы спасать». Отчего же одеяние Твое красно, и ризы у Тебя, как у топтавшего в точиле? «Я топтал точило… кровь…брызгала на ризы Мои, и Я запятнал все одеяние Свое…»(Ис. 63,1-3).

Всё яснее изображают богодухновенные пророки торжественное вшествие Христа в Иерусалим, дополняя прежние черты, как например Софония, призывающий дщерь Сиона ликовать, торжествовать, радоваться при виде Господа, Царя своего посреди себя (Соф.3, 14-17), пока наконец изображение пророческое не достигает как бы евангельской ясности у Захарии, говорящего: Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядёт к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной (Зах. 9,9), — а до слуха одного послепленного псалмопевца как бы уже доносятся крики: осанна! Благословен грядущий вот имя Господне! (Пс.117, 26).

Не видим ли мы из этих пророчеств, что древние пророки не только изобразили торжественное шествие Господа в Иерусалим с изумительными подробностями, но и предуказали величественный, глубокий смысл, сокрытый в этом событии? Если же ещё древние пророки так приникали взорами своими к ныне празднуемому событию, то не тем ли более должны проникнуться мы, самое событие празднующие как уже бывшее в действительности, чтобы не оказаться и нам подобными той легкомысленной толпе, которая кричала Христу в сей день восторженные слова: осанна! Благословен Грядый! — а через несколько дней уже присоединилась к плевавшим в лицо Его с насмешливыми возгласами: радуйся, Царь Иудейский! распни Его!- кивавшим головами и насмешливо восклицавшим: э! разрушающий храм, и в три дня созидающий! спаси Себя Самого и сойди со креста (Мф.27, 29; Мк.15,13; 29-30).

Что же говорит нашей душе нынешнее великое событие? Какие мысли и настроения должны внедряться в наши души, когда мы соучаствуем в торжественном его праздновании, повторяя исполненные восторга слова песни церковной: Бог Господь, и явися нам, составите праздник, и веселящеся приидите, возвеличим Христа, с ваиами и ветвьми, песньми зовуще: благословен грядый во имя Господа Спаса нашего.

Это будет понятнее нам, если только уясним себе, какого рода царствование Христово, что требуется от нас, чтобы сделаться участниками Царства Христова. Не тот истинный царь, кто воинской силой покорил города, народы, земли, а тот, кто в себе и в других покорил владычественному, царственному, богоподобному уму поработившие его страсти. Создавая человека по образу Своему, сообщая ему царственное Своё подобие и достоинство, некогда Бог сказал: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле (Быт.1, 26).- И как покоривший себе природу с её стихиями, животных, как бы они ни были сильны, человек издавна назывался царём природы!

Это- то владычество человека над природой отчасти и удивляло Давида, когда он восклицал: что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; всё положил под ноги его: овец и волов всех, и так же полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, всё, преходящее морскими стезями (Пс.8, 5-9). Однако не то более удивляло Давида, что повинуются человеку полевые звери, рыбы морские, гады, а то, что через более всех достойного имени Сына Человеческого, Христа, совершится некоторое более чудное покорение Богу всего разумного человечества: покорятся не бессловесные только животные внешней силе и земной мудрости человека, а покорятся богоподобному, царственному уму человека бессловесные страсти, самого человека поработившие.

Покорить страсти — дело более трудное и дивное, чем покорять стихии природы и диких зверей: там нужна сила и умение, а для покорения страстей нужно человеку восстать на себя самого, себя самого как бы раздвоить, свою жизнь разделить как бы на две части и, отделив истинных друзей от врагов своего богоподобного естества, восстать со всей силой на врагов, прежде всего «домашних» (ср. Мф. 10, 36), которые и суть прежде всего собственные желания и страсти сердца, овладевающие под видом друзей духовным домом человека. Нет врага более льстивого и опасного, чем страсти, которые кажутся человеку желаниями самыми приятными, манят, влекут к себе неудержимо не только своей сладостью, но и как возникающие из потребности самой природы, следовательно, как бы самые естественные, законные. Увлекши человека согласно его воле, страсти потом опутывают человека по рукам и ногам, связывают его свободную волю оковами более цепкими, чем железные, — нерешимыми оковами греховных привычек, обращающихся как бы во вторую природу человека, так что от свободы его остаётся одно воспоминание.

Кто из людей имеет такую силу воли, такое мужество, чтобы восстать на страсти, на то, чтó обратилось в природу, сделалось как бы заветным средоточием жизни сердца? Трудность, даже невозможность такого восстания на самого себя сознавали и лучшие из язычников, свидетельствовавшие, что человек делает не то, чтó считает лучшим, что одобряет в уме, в совести, а то, что ему самому становится ненавистным как худое, исполняет, как раб, волю греха, с томлением, страшным разладом и муками в душе. Человек так часто бывает готов лишить себя жизни, только бы не отказаться от желаний, внушаемых страстями, или от мучительного бессилия противостать тиранству страсти, которое самому ему кажется постыдной.

Что же может быть главнее победы над страстями? Какое царствование более славно, чем владычество над постыдными желаниями, порабощающими душу? Сам человек не в силах совершить такой победы, осуществить такое владычество. Не может он призвать на помощь в данном случае и других людей, так как никто сам по себе от тех или других страстей не свободен, следовательно, бессилен и помочь кому- либо. Освободить может лишь Тот, Кто желаниям Своего сердца никогда не давал превратиться в страсти, выйти за пределы богоподобного естества, следовательно, за пределы воли Божией, а сердце Кого владычествовала над всеми движениями души любовь Божия и все они сей царственной любви покорялись. Среди обычных людей таковых не нашлось — только Христос Богочеловек явил в Себе такую всецелую любовь к Отцу Своему; Он только мог и в сердца людей вселять силу покорять бессловесные страсти богоподобному владычественному уму. Он сделал нас царями и священниками Богу и Отцу Своему( Откр. 1:6), или царственным священством (1 Пет. 2:9): царями, как покоривших страсти владычественному богоподобному уму, священниками, как закалающих на жертвеннике своего сердца вместо бессловесных животных похотения страстные и приносящих Богу в жертву чистую любовь сердца.

Любовь Божественная — единственная сила, побеждающая страсти, пленяющая сердце без насилия своей собственной сладостью, превосходящей сладость страстей. Усладившись любовью Божественной, и себялюбец делается способным оказаться от того, чем так услаждается его себялюбивое сердце. Покоряет себялюбца самая сладость любви, усиливающаяся особенно благодаря способности снизойти во всем немощам, кроткой уступчивости, беспредельной готовности к жертвам. Пока любовь проявляет себя в приятных лишь словах, она может оказаться бессильной (Иак. 2,15-16; 1Ин. 3:18); даже пока она являет пример прекрасной деятельности, она всё ещё может не победить сердце себялюбца вполне. Когда же она проявляет готовность к жертвам и страданиям ради чужого блага, то уже нет более силы, способной побеждать сердце себялюбца. Если великие победы совершает и любовь человеческая, которая не бывает вполне свободна от себялюбия, то бесконечны победы любви Божественной.

Только эта любовь свободна от всякой примеси себялюбия, беспредельна, может объять всё человечество. Вот почему только Христос Богочеловек, как явивший беспредельное величие любви в Своем страдании, может быть истинным Царём всего человечества, Владыкой над душами людей всей вселенной, и против сладостного влечения Его любви (Ин.6, 44-45) оказываются бессильными устоять сердца себялюбцев, разве только они сознательно и намеренно закрыли свои сердца для Христовой любви.

Христос покоряет мир одной сладостью любви Своей без всякого насилия над одарёнными Им свободою душами, как это и говорится у пророка: Господь Бог твой среди тебя, Он силен спасти тебя; возвеселится о тебе с радостью, будет милостив по любви Своей, будет торжествовать о тебе с ликованием (Соф.3, 17), — вот истинный, единственный путь к царствованию над самими сердцами людей. И Христос ныне шествует в Иерусалим как имеющий основать истинное Царство любви Божественной в сердцах людей, по любви пострадать за мир, чтобы, распростершись на Кресте, всех привлечь к Себе (Ин. 12, 32), не внешней силой покоряя, а пленяя сладостью беспредельной Своей любви.

Он шествует, восседая на осле как Царь мира не с силой воинской, требовавшей в древности коней и колесниц, а силой кроткой, страждущей любви хотящий покорять сердца; восседает на бессловесном животном, знаменуя тем, что силой царственной любви покорить бессловесные страсти людей; восседает на животном, не носившем ярма, и однако спокойно идущим в знамение того, что закону любви Его, как игу благому и лёгкому, покорятся народы, доселе не знавшие ига Закона Божия, ходившие путями своего развращенного сердца. Ему должны мы устилать путь в сердцах своих одеждами добродетелей, совлекая с себя, подобно одежде, страсти ветхого человека, чтобы облечься в Самого Христа (Гал. 3,27), прикрыть наготу души своей Его всепрощающей любовью, кроме которой ничто не может прикрыть наготу души нашей на суде Его. Его должны встречать мы ветвями, побегами добрых мыслей и желаниями, возрастающими из любви к Нему, как знамениями победы над смертью, происходящей в душе от страстей.

Ему торжественно и радостно должны восклицать: осанна— спаси, ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись (Деян. 4,12); благословен Грядый во имя Господне, ибо Он истинный Владыка, Царь душ наших, на Которого мы должны взирать, если не очами сердца, пламенеющего любовью небожителей, то с умилением души хотя бы покаянным, пронзая души свои печалью покаяния о том, что мало возлюбили Его, возлюбившего нас безмерно, а между тем все должны собраться пред лицо Его на суд, когда все народы должны будут сретать Его, грядущего со славой га облаках небесных. И те, которые любили Его или хотя бы окаявали скудость любви своей к Нему, могу быть поставлены Им одесную во Царствии Его, а те, которые, не любя Его, не каялись в том, ругались над любовью Его, восплачут и возрыдают л том неутешно (Откр.1, 7), отсылаемые из Его Царства любви в царство тьмы, адской злобы, каковую тьму более, чем свет Его возлюбили (Ин.3, 19).